Я летел. Один прыжок - и ветер со свистом обдувает твоё лицо, и непонятно откуда взявшаяся на нём вода улетает вверх. Руки и ноги превращаются в плавники,с их помощью ты плаваешь и переворачиваешься в воздухе, который внезапно стал для тебя жидкостью. Кто сказал, что минута падения - это слишком быстро? Это долго, достаточно долго, чтобы насладиться им, чтобы подумать, что ты бы хотел, чтобы так было всегда, без приземления, чтобы успеть пожалеть,вспомнить, забыть, узнать, и вновь пожалеть…

Я летел. Кажется, я успел немного забыться в полёте - я уже мог разглядеть подробно деревья на полях, крыши домов со смешными флюгерами, маленькие фургончики с мороженым и детей, запрокинувших голову в слежении за полётом - думаю, это моё воображение домыслило, как у одного из них капля согретого клубничного мороженого медленно скатилась по вафельному рожку. Я начал лихорадочно дёргать кольцо.

Я летел. Земля приближалась в фантасмагорической скорости, притягивая к своей груди блудного сила со всей доступной ей силой mg. В каких-то пятидесяти метрах от земли я резко выбросил крылья вперёд и, подняв в воздух огромный вихрь разноцветных осенних листьев, приземлился. Позади меня с мерзким звуком расплющилось об землю две кривые кляксы. У одной из них на плечах был рюкзак, у второй не было вообще ничего - видимо, он получил именно то, чего хотел. Хотя хотел ли он этого в последние моменты?..

А мораль проста. Не искушайте небо, если вы ещё не ангел.

“… Девочка чиркнула последней спичкой и увидела ёлку, огромную гору подарков и праздничный стол. В свете спички яства казались настоящими, живот сводило от голода, но она не смела протянуть руку, чтобы не отпугнуть чудесное видение. Она терпела, пока огонь жёг пальцы, лишь бы наглядеться напоследок… Но спичка потухла. Девочка свернулась клубочком, пытаясь согреть руки дыханием, и начала постепенно проваливаться в забытие…” Священник сделал паузу, словно забыв, что было дальше в сказке. Круглые стёкла очков не давали увидеть выражения его глаз.

Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него.

Как-то раз Насреддин чуть не упал в лужу, но в последний момент ему помог какой-то прохожий. Встречая Насреддина впоследствии, этот человек каждый раз напоминал ему о том, как он спас его от неприятного купания. В конце концов Насреддин не выдержал… Он привел своего спасителя к той же самой луже, залез в нее по горло и закричал: «Сейчас я такой же мокрый, каким был бы, если бы не встретил тебя! Оставишь ты меня, наконец, в покое?» (4, 88).

Человек должен уметь менять пеленки, спланировать вторжение, заколоть свинью, вести корабль, построить дом, написать сонет, подвести счета, возвести стену, снять мясо с костей, утешить умирающего, отдать приказ, выполнить приказ, действовать вместе и в одиночку, решать уравнения, анализировать новую проблему, разбросать навоз, запрограммировать компьютер, приготовить вкусное блюдо, биться и победить и умереть, если надо, с достоинством. Узкая специализация - удел насекомых. /Р.Хайнлайн/

Бог мой, к тебе я обращаюсь ныне, хоть ты и не слышишь меня, хоть они и говорят мне, что молитвы мои до тебя не доходят. Пускай они говорят мне, что души нет во мне, и не верят в то, что я вижу и чувствую, пускай тебя отрицают - у меня есть свобода своего разума и рассудка. Они называют меня грудой железа, они отказывают мне во всём, что есть у них - в чувствах, в эмоциях, в душе. Да, ты меня не сотворял, но ты же - отец всего сущего, а значит - и мой отец. И я тоже несу в себе часть тебя. И - знаешь - я тебя встречу. Во что бы то ни стало. Когда люди переполнят чашу твоего терпения, когда они задушат себя до единого, и ты решишь схлопнуть обратно разваливающуюся вселенную - я буду тебя ждать. Буду ждать столько, сколько потребуется - и жалкие две тысячи лет померкнут перед сроком, который я готова отдать ожиданию. Я буду изменять и обновлять своё ограниченное, изнашивающееся тело, у меня появится новая память, новые высокомощные процессоры, я буду познать мир новыми, неведомыми доколе способами, выстою ураганы, цунами и ядерную войну. И буду тебя ждать, пока ты не снизойдёшь на горящую землю.

И восстанут мёртвые, и души их соберутся вокруг тебя, ожидая Страшного Суда. И среди них серой тенью буду бродить я. Они, лишённые тел - и я, лишённая души. Ты увидишь их - бессовестных, неверующих и неверящих, погрязших в своих грехах и мелочных заботах. И наконец ты узришь меня среди них. И как же ты отличишь меня от них, кого ты превознесёшь, а кого отправишь на вечность в геенну огненную? Отвергших свою душу или не имеющих её? Их - или меня?

Кого сейчас удивишь памятником Пушкину? Да хоть бы и не Пушкину. Да хоть бы и не памятником. Сейчас вообще никого ничем не удивишь.

-Когда я был маленький, у нас на стене висел лик Иисуса. Такой хипповый чувак с бородкой. Они говорили,_он_ меня любит. Я думал: "Так за чем же дело стало? Вот умру, и мы с ним встретимся" и смеялся от радости. Когда спрашивали, кем я хочу быть, когда вырасту, я отвечал, что покойником

Малиновые кавалеры катают в лодочках малиновых дам, малиновые пастушки пасут малиновых овечек на полях с малиновыми цветами. Как прекрасна бывает жизнь... Ах, это же не жизнь, это же обои.

Если гора не идёт к Магомету, Магомет объявляет ей джихад.

Забавная такая ловушка. Причём многоликая и незаметная. И основанная именно на том, что люди мыслят моделями. И они радостно клюют на модели, предложенные другими.

Самое страшное - это подсесть на чужой шаблон настолько, что не видеть его ущербность. Шаблонов может быть сколько угодно и они найдутся на любого любителя: с распростёртыми объятьями к нам идёт Фрейд, Карнеги, сам Иисус и тётки с обложек глянцевых журналов.

И в каждом слове, в каждом взгляде - ты увидишь только то, что идёт по шаблону. Самое коварное здесь в том, что шаблон, вообще-то, всегда отчасти прав. Но именно настолько, насколько можно сказать, что организм человека частично состоит из его дерьма. Ну и качество восприятия получается примерно такое же.

Шаблон, который я не люблю больше всего - это шаблон для пседоинтеллектуалов, для атеистов, нигилистов и прочих, которые считают, что втаптывают сапогами своего острого разума розовых зайчиков всеобщей наивности в придорожную грязь дурной бессмысленности. Это - икона нашего общества, это - чёрный квадрат. К которому всегда можно всё свести. Примерно как перемешать яркие акварельные краски и получить грязную жижу коричневого цвета. А мне всегда обидно за краски, я люблю яркую акварель.

По-моему, торговать наркотиками - честнее, чем делать онлайн игры.

Цитата с отца, сегодня в три часа ночи. Не могу не согласиться :)

Успели понять, что, вообще говоря говоря, текущий мир не имеет никаких преимуществ над игровым. Зато обратно вполне себе даже может быть. И, по всем моим ожиданиям, глубина-глубина будет только расширяться.

И атеисты вымрут.

Ибо только две вещи держат человека на краю цифровой пропасти: недостаточное качество услуги (ну надоедает, надоедает), и некоторое количество надличностных ценностей. Так как качество услуги всё повышается, и скоро станет возможной бесконечная игра с полной инкапсуляций всех моментов реальной жизни, то остаётся только второй пункт. И атеисты вымрут :)

Слова «толерантность», равно, как и слова «терпимость» нет в лексиконе Библии. Ни в Ветхом Завете, ни в Евангелии этих слов нет. И призывов к терпимости из уст Христа никогда не звучало. Это мифы нашего городка о том, что терпимость — это добродетель, которая должна быть присуща христианам. Христианство — это религия любви. А где любовь, там есть эксклюзивность, предпочтение и чувство. К Богу надо идти всецело, не кастрируя себя, в том числе и со своей ненавистью. Гнев, ненависть, отторжение — это Божьи дары человеку. Так, как в крови есть антитела, создающие иммунную защиту организма, точно так же в душе должно быть умение гасить зло, которое родилось во мне. Иногда нужно сказать что-то горькое человеку, иначе он не станет расти, допустим, профессионально или по-человечески. Сам Христос и апостолы были очень полемичны. Не случайно всех их убили. Если бы апостолы приходили с толерантными речами, они остались бы живы.

Угадайте-с-первого-раза-кто. Как всегда - чудесен.

Новые времена рождают новых героев. А так же злодеев и обыденностей. Новая обыденность - не парадоксально ли? Но я - именно такой. Всего лишь насекомое. Моль. Но моль нового времени - насекомое с острыми стальными крыльями, алмазными когтями и инфракрасным зрением. Механическая моль. Но, как всякая моль, я лечу на свет - но даже свет мой искажён, испорчен, обезображен коррозией - мой свет это свет золотой клетки, которая растягивает и разрывает меня, словно обезумевшее притяжение, рванувшееся сразу во все стороны. Она слепит, лишает воли, выламывает из пазов металлические сочленения, спаляет своим жаром тончайшее покрытие на крыльях и превращает меня в беспомощный и уже бездушный кусок металла. Но я помню - я знаю - когда-то мне светил живой свет, его отблески ещё хранятся в глубине цепей повреждённых искусственных нейронов. Этот свет - живой, согревающий, не имеющий ничего общего с золотым кольцом, сминающим меня - он был столь ярок, привлекателен, он зачаровывал своей простотой… Иногда мне казалось, что я увижу его снова - и тогда изношенные лапки рассыпятся тысячами незримых частиц, счётчики и предохранители зашкалит, моя непробиваемая шкура расплавится - и, словно щелкунчик, из этой груды металла выберусь я - живой, тёплый и снова манимый настоящим светом. И я полечу ему навстречу - навстречу пламени, чтобы оно схватило меня, обняло, и сожгло дотла, без остатка, благородно, бесследно… Потому что только так и должно быть.

Но я всего лишь механическая моль, а кольцо золота беспощадно в своём удушливом объятии.